Дмитриевский обошел опушку и в полкилометре от нее сделал привал.
Сумерки сгущались. Лес погружался в темноту. На небе затеплилась первая звездочка.
Вслушиваясь в лесную тишину, Дмитриевский сидел, прислонившись к дереву, и потягивал укрытую ладонями папиросу. Рядом лежал автомат.
Теплая июньская ночь вступила в свои права. Темнота уже окутала все вокруг, и даже светлые стволы деревьев чуть угадывались. И только небо, усыпанное звездами, излучало бледный, голубоватый свет.
Усталость давала себя знать: наваливалась сонная одурь, клонилась голова. Капитан решительно встряхнулся и встал.
Юля спала под верстаком на жесткой постели, устроенной Чернопятовым. Ей снился Андрей, и она видела возле себя его строгие и доверчивые глаза. Она не слыхала, как вернулся Чернопятов, как впустил кого-то. Негромкий разговор спугнул ее сон.
— Я побаиваюсь немного, — убеждал кого-то Чернопятов, — как воспримут твое появление на передовой.
«С кем это он?» — подумала разведчица.
И вдруг Чернопятову ответил голос, от которого по сердцу ее прокатился холодок:
— А почему они могут плохо воспринять? Ведь я приду не один, а с нею.
Кому мог принадлежать этот глуховатый, неторопливый голос с акцентом? Где она уже слышала его? Почему он вызвал у нее страх?
— Пожалуй, ты прав, — согласился Чернопятов. — Вдвоем не страшно. Да и паролями я вас обеспечу надежными. А мундир поновее у тебя есть? Этот уж больно паршиво выглядит. Нет в нем блеска, шика…
— Для такого случая найду.
Туманова напрягала память, стараясь вспомнить что-то, но это ей не удавалось.
— Договорились, — заключил Чернопятов и спросил: — Что же? Разбудить Юлю? Познакомить вас? Вот она всполошится!
— Представляю, — ответил собеседник. — Но будить не надо. Пусть отдыхает. Я вернусь через час. Ровно через час. И буду ожидать вас у выхода.
— Ладно, — согласился Чернопятов.
Туманова лежала не шевелясь. Она услышала шаги, скрип отодвигаемой койки, какие-то тихие шорохи и последние слова неизвестного:
— Значит, ровно через час…
Вновь загремела койка, и через некоторое время раздался кашель Чернопятова.
— Григорий Афанасьевич! — позвала Юлия.
— Проснулась? — спросил он и начал отодвигать листы железа. — Ну, как спалось? Выползай, уже время.
Юлия Васильевна вылезла из-под верстака, оправила платье, осмотрелась. Котельную освещала чадившая керосиновая лампа с заклеенным стеклом.
— Я уже давно проснулась… — проговорила она. — Я слышала ваш разговор… Кто был у вас?
— А ты не угадала? — спросил Чернопятов.
Юля отрицательно тряхнула головой.
— Тогда я скажу тебе, — Чернопятов усадил девушку на койку и сел рядом с ней. — Был Генрих Гроссе, из тюрьмы…
Туманова отшатнулась и испуганно посмотрела в глаза Чернопятову.
— Тот… страшный… который…
— Он самый, дочка, — прервал ее Чернопятов. — Внешность бывает обманчивой. Генрих — наш человек. Надежный и верный. Это — сын той будущей Германии, с которой мы будем дружить, в которую верим. Ему в душу Гитлер не сумел заложить фашистской начинки. Благодаря Генриху мы захватили голубой пакет, за которым тебя прислали, благодаря ему мы узнали, что ты арестована и что тебя предал Готовцев…
Юля нетерпеливо прервала его. Ухватив руку Чернопятова, она, испытующе глядя ему в глаза, спросила:
— Тогда как же объяснить…
— Успокойся, Юля, Генрих — старый антифашист. Он известен как Скиталец, и он все сам объяснит тебе лучше меня. Да и времени у вас для этого будет достаточно. Он пойдет твоим провожатым. С ним можно идти куда угодно… Через час он выведет тебя из города.
Туманова опустила голову. Нет, этого она никак не может себе представить! Что угодно, но только не это! Генрих — мрачный и угрюмый тюремщик, один вид которого приводил ее в ужас, — старый антифашист, свой человек, и человек самый надежный!
— Вот так, дочка, — сказал Чернопятов. — А теперь давай собираться. Времени осталось немного. Теперь мы сделаем из тебя парня. Маскарад, так маскарад. Девкой опасно идти. Вот для тебя одежонка. Переодевайся!
В это утро, шестнадцатого июня, следователь гестапо штурмбаннфюрер Грундт был разбужен телефонным звонком. Дежурный по отделению штурмшарфюрер Грейвиц доложил, что уже десять минут шестого и что «опель-капитан» из гаража уже вышел.
Грундт быстро вскочил с постели и бросился в туалетную комнату под холодный душ.
Спустя несколько минут он стоял уже перед зеркалом в своем штатском коричневом костюме, превратившись в стажера Роберта Герца, и с особой тщательностью вывязывал свежий галстук.
Потом он прошел в свой кабинет, сунул в задний карман брюк пистолет, лежавший на столе, переложил из карманов форменной одежды в карманы костюма документы, бумажник, портсигар, зажигалку и вынул из ящика стола чистый носовой платок. Он подушил его одеколоном и тоже положил в карман.
«Дура! Ах, какая наивная дура! — рассуждал он про себя, еще раз осматриваясь в зеркало. — Но как и когда она сумела отправить письмо, да еще почтой? Неужели и тут прав Штауфер? Неужели ей удалось добраться до деревни и оттуда отправить письмо? Сомнительно и маловероятно. Пройти в деревню в таком платье и без документов — это уже не риск, а безрассудство. В деревне на учете каждый человек, и ее задержит первый полицай. Нет, тут что-то не так… В деревню она не полезет. За это я могу поручиться. Уж тогда скорее можно предположить, что она выбралась на шоссе и вручила письмо шоферу первой проходящей машины. Да, так могло быть. Ведь с того места до шоссе совсем недалеко. А вдруг… — и Грундт, уже шагнувший вновь в свой кабинет, остановился. Ему пришла в голову совершенно новая мысль. — А вдруг она не одна? Как я мог упустить это из виду? Конечно, не одна. У нее есть провожатый, который смог быстро переправить письмо в город. И этот провожатый отсиживался в лесу и ждал ее. Не случайно она попросила везти ее из города в направлении Орши. Но, видно, провожатый не полномочен решать те задачи, которые стоят перед нею. Иначе бы она не просила свидания и помощи. Здорово! Вместо одной, ко мне в руки попадут двое. Теперь уж она расписала меня перед своим напарником, как своего освободителя. Очень здорово! Но, на всякий случай, надо…»