От одного этого голова идет кругом, а тут еще курьерская машина…
Шут с ней, с этой машиной! Пусть начальник гарнизона и комендант портят себе нервы. Не он — начальник гестапо — получил уведомление о проходе машины, а комендант. Не к нему идут шифровки, а к коменданту. Не он обязан был встречать машину и менять на ней охрану, а комендант. Так ему и карты в руки! Пусть и отбрехивается…
Начальник гестапо постарался даже не вспоминать об этом злосчастном курьере, которому, видимо, и в самом деле не повезло, и подумал о сообщении агента Филина. Это совершенно иное дело, конкретное, ясное.
Вчера он сам встретился с Филином и прочел письмо, им полученное.
Да, все обстоит так, как и доложил ему заместитель.
Командир партизанского отряда пишет:
«…Явится к тебе моя дочка. Устрой ее где-нибудь около себя».
Что это означает? Это означает, что дочка уже послана. Он не просит разрешения, согласия Филина, а посылает дочку. Возможно, уже послал. Об этом ясно говорит слово «явится».
Вот это интересно! Чертовски интересно! Не может быть никаких сомнений, что эта девчонка не обычный связной, а человек с определенными полномочиями. В письме идет речь не о том, чтобы Филин принял ее и приютил на день-два. Нет! Речь идет о том, чтобы устроить ее надолго. А командир отряда далее пишет: «Она девка способная, мастер на все руки»… и еще: «К тому же она и немецкий неплохо знает»…
И тут можно без ошибки сказать, что партизаны посылают в город человека для установления связи с местным подпольем, а может быть, и для руководства им. Партизанский отряд стоит сейчас далеко от города, а терять связи с подпольщиками не хочет. А возможно, партизаны решили воспользоваться радиостанцией подполья, которой сами не имеют. Наконец, не исключено и то, что партизаны подготавливают и намерены осуществить совместно с городскими подпольщиками какую-либо крупную диверсию.
Вот это дело! Настоящее, чисто агентурное дело, требующее ума и хитрости. Тут можно развернуть интереснейшую комбинацию. Можно заставить эту девчонку работать на себя и не только выловить подпольщиков, но и проникнуть в партизанский отряд.
И думать надо именно над тем, как заставить эту девчонку работать на нового хозяина. Хватать и сажать ее в подвал не имеет ни расчета, ни смысла. Так может поступить лишь круглый дурак, ничего не понимающий в вопросах контрразведки. Ее надо встретить, приютить, дать ей работу, но…
— Филин не дурак! — воскликнул начальник гестапо и прервал сам собственные размышления. — Теперь бы нам схватить этого «крота»! А может быть, он уже в наших руках? А может быть, и гостья уже пожаловала к Филину? А вдруг? Вдруг сразу и «крот» и гостья!
Вспомнив, что, покидая ночью службу, он просил не звонить ему на дом и не тревожить его, начальник гестапо вскочил с кровати и бросился к письменному столу, на котором стоял телефон. Он потребовал соединить его со своим заместителем. Немедленно!
Просьба была тотчас же удовлетворена, и в трубке послышался знакомый голос.
— А вы мне очень нужны…
— Знаю, — прервал его начальник гестапо. — Прежде скажите: как дела у Филина?
— Ждет. По старым условиям она должна явиться к нему с наступлением темноты и прямо на работу.
— Это сказал Филин?
— Совершенно верно.
— А как с «кротом»? — спросил начальник гестапо.
— Плохо…
— Опять прохлопали?
— Хуже.
— Что? Как хуже? Что случилось? Не тяните!..
— Его накрыли за работой, ворвались в дом, а он бросил гранату. Сам отправился на тот свет и прихватил с собой трех наших. А двоих тяжело ранил. Один из раненых полчаса назад отдал богу душу, а второй, кажется, готов последовать его примеру…
— Майн гот! — воскликнул начальник гестапо. — Ослы! Идиоты! Кто руководил операцией?
— Оберштурмфюрер Мрозек, но я не вижу здесь его вины…
— То есть?
— Дом был закрыт, и его пришлось брать штурмом. Я на месте Мрозека поступил бы так же, как поступил и он: ломать двери и врываться.
— А рация?
— Он ее уничтожил.
— Но кто же этот он? Что это за герой?
— Молокосос… Подросток лет семнадцати — восемнадцати.
— А с кем он жил?
— Со старухой матерью.
— Ее схватили?
— К сожалению, нет. Скрылась.
— Черт знает что…
После долгой паузы заместитель осведомился:
— Когда вас ожидать?
Начальник гестапо помолчал и затем ответил:
— Я не приду… Да, да… Я прихворнул, и надо отлежаться. Командуйте там… — и он положил трубку.
Опустилась ночь. Плотная тучка на горизонте слизнула огрызок поздней луны. Темнота прикрыла временные аэродромные сооружения, боевые машины, упрятанные в земляных гнездах.
Лес, окружающий взлетную площадку, слился с темным небом.
Капитан Дмитриевский и Юля отдыхали на траве возле «эмки». Он сидел, прислонившись спиной к парашюту, а она полулежала рядом.
Оба молчали. Уже все было переговорено, каждый думал о своем. Он — о том, что в который уже раз любимый человек уходит в неизвестное, навстречу опасности. Сейчас снова улетит Юля, и медленно потянется время, без счета… И он снова будет думать о ней, волноваться до той поры, пока она не окажется опять рядом. Он попытался представить себе ее первые шаги на той стороне, мысленно ставил себя на ее место и последовательно, шаг за шагом, старался проследить путь в Горелов и обратно.
Она думала о другом. В тот самый миг, когда самолет оторвется от земли, лейтенант Юлия Туманова исчезнет, прекратит существование. Будто и не было ее. Она перевоплотится, перейдет в другое состояние, станет не тем, кем была минуту назад. В самолете будет сидеть совсем другая девушка… Такова профессия разведчика. Она не может предугадать, что случится с нею в воздухе, над территорией, захваченной противником, как не может предсказать и того, что ожидает ее. Надо быть готовой ко всему.